Сердце тьмы

Береника Братни для Academia Liberti

«Я был там. Я чувствую себя разбитым на мелкие кусочки. Я не знаю, что сказать,» — написал кто-то в facebook после возвращения с конной ярмарки в Скарышеве. Я чувствовала то же самое. Или хуже. Единственным моим вопросом за те 7 долгих часов пребывания там был: «Как? Как нечто подобное до сих пор возможно?!» Тот же самый вопрос я задавала себе после посещения музея концентрационного лагеря Освенцим.

Когда мне было двадцать лет, я хотела написать диссертацию о Холокосте. Я прочитала все книги об этом ужасе и почувствовала, что не в силах осознать этого. Мне казалось невозможным попасть в этот мир зла. Я отказалась от мыслей написать диссертацию. Эти 7 часов на конной ярмарке открыли мне глаза. Теперь я могу ее написать.

Во время войны в варшавском гетто существовал Умшлагплац — место, куда сгоняли всех евреев чтобы потом погрузить их в транспорт. Всего два вида транспорта — один сразу в газовые камеры, а другой в концентрационные лагеря, где лишь продляли им жизнь, что становилось еще большей пыткой. Из этого места не было спасения. Они стояли там, тысячи людей каждый день, спокойные и тихие, и ждали своей очереди. Они знали. А кто надзирал над ними? Кто бил их, если они пытались пошевелиться? Кто считал их и пытался впихнуть как можно больше человек в один вагон? Кто это был?

Теперь я знаю. Я была там, на Умшлагплаце конной ярмарки в Скарышеве. Я видела эти лица. Не было никаких отличий, поверьте мне. Тысячи людей, толстых и худых, молодых и старых, женщин, детей, мужчин. Все веселятся на конной ярмарке. Мужчины с толстыми палками в руках тянут лошадей за рот (железо было самым деликатным роскошеством там, обычно использовались куски цепей или веревки, засунутые прямо в лошадиный рот), хватающие лошадей за круп чтобы оценить количество жира, бьющие их хлыстами, чтобы увидеть, «как она двигается», или сажающие своих детей на спины лошадям, чтобы «немного их повеселить». Вы могли бы увидеть людей, ездящих на жеребятах — «Почему нет?! Все равно они уже не жильцы».


Лошадиный Холокост творится прямо посреди Скарышева, и это преподносится как красивая традиция. Мэр города тоже присутствует. Он приехал с оркестром и обращается к массе красных пьяных лиц в ковбойских шляпах. Он говорит… о любви к лошадям в нашей стране. Телевидение тоже здесь. Позже, в новостях покажут цветастую толпу, музыку и милых маленьких пони, а так же одного старого джентльмена с усами, который сказал, что так любит лошадей, что будет продолжать разводить их, даже если не отобьет свои затраченные деньги. «Мы должны гордиться этой нашей традицией!» — говорит журналист, и я готова разбить свой телевизор.

Но худшая вещь, которую я поняла там, заставляет меня терять надежду. Это заставляет меня выть. Ни одна лошадь не бунтует! Они все тихие, спокойные, ждут своей очереди. Они знают. И что это означает доходит до меня позже, когда прозодит первый шок — это значит, что побои работают. Это значит, что зверь, рожденный в человеке, действительно знает, как контролировать лошадь, как бить ее и напугать ее до полного повиновения. Зверь выигрывает. Зачем этим людям искать другие пути? Они не станут искать, ибо знают, что работает лучше всего — жестокость.

Некоторые из лошадей настолько подавлены, что не обращают внимания на то, что происходит вокруг них. Некоторые настолько напуганы, что я никогда не забуду их широко открытых глаз и запах пота, смешанный с запахом жаренного мяса, чипсов и других блюд, приготовленных на маленьких лотках, расположенных среди подобных им с конной амуницией, шпорами, железом, и, конечно, хлыстами. Хлысты тут вообще повсюду. У каждого по ковбойской шляпе (у некоторых даже фривольные красные или розовые, как и все тут, «для веселья»), и по хлысту в руке. Короткие и длинные хлысты, есть с золотыми лентами и с розовыми помпонами — для детей, я полагаю.

Помните грязного монстра из книги Свифта? Человекоподобное чудовище, грызущее мясо и всегда готовое убить лошадь? Что ж, это чудовище существует в действительности, и оно тут — на ярмарке. Помноженное на тысячи.


Я была напугана до смерти все эти 7 часов. Я никогда не получала столько адреналина. Никто не был агрессивен ко мне, нет, я была такая же, как они, может быть, немного странная со своим фотоаппаратом и в своей одежде, но все равно, такая же. И впервые за всю свою жизнь я почувствовала стыд за что, что я являюсь частью человечества. Это был визит в ад. Мне хотелось испариться. Я хотела умереть.

Но есть и другая сторона. Некоторые люди находятся здесь потому что они прочитали о нашей акции «Фотографы против жестокости к лошадям» — чтобы принять участие в этой операции, сделать фотографии, показать миру, что, в действительности, означает быть лошадью на такой ярмарке. Три девушки из Вроцлава, которые проехали 24 часа без сна чтобы попасть сюда со своими фотоаппаратами. Не боящиеся войти в толпу и сделать там фотографии. Еще молодой человек из Варшавы, в модной одежде, не могущий произнести ни слова после того, что увидел. Журналистка из конного журнала, которая приехала сюда прикупить упряжи для своей лошади. Но она решает присоединиться к акции, она идет в толпу и делает фотографии, а после напишет потрясающую статью под названием «Они испытывают слишком много боли». Профессиональные фотографы не бояться идти туда, в толпу зверей, с риском для своих камер (или головы, если их кто-то атакует) чтобы сделать пару снимком нашей выставки. Люди из организации по спасению лошадей, которые пришли за фотоматериалом, но не смогли никак помочь и купили одну кобылу — они могут позволить себе спасти только одну и им приходится выбирать.

Сегодня я смотрю на снимки, которые мы сделали в тот день, и удивляюсь тому, что я вижу. Дьявольская сторона человека — удовольствие от агонии слабого и благородного, удовольствие от власти над животным, символизирующим свободу, удовольствие от причинения боли и смерти. Зверь в человеке с гордым видом покорителя. Но с другой стороны, я вижу трех молодых девушек, которые примчались на поезде и с риском для себя заходили в пьяную толпу. Они никогда не сомневались. Они делали это «для лошадей», как они сказали.

Когда мы, наконец, ушли из этого ада, мы сели в машину, в молчании, и пытались удержать слезы. Перед нами стоял дорогой полноприводный Range Rover и элегантные люди, которые несли в него конную амуницию, купленную на ярмарке. У одного был фотоаппарат. Мой друг спросил его: «Что вы думаете о нашей акции против жестокости?» «Какой акции?» — ответил тот и пожал плечами. У него с собой был фотоаппарат только для того, чтобы сделать пару снимков лошадиных копыт, вот и все.

Есть ли надежда для лошадей? Я молюсь за это каждый день. А для человечества? Я не знаю...

Наука единения сердец людей и лошадей.

Береника Братни для Academia Liberti

Когда это случилось в первый раз? Я не помню. Может, это был момент много лет назад, когда я отправилась верхом на прогулку и посреди леса начала всхлипывать из-за своего разбитого сердца, а Дукат неожиданно остановился, опустил голову и стоял так, словно зачарованный. Мое сердце было так разбито (я уже не помню его имени), что я заметила реакцию своей лошади лишь спустя какое-то время.

Или это было в другое время, когда я отправилась погулять по лужайкам, и неожиданно Винчек вышел из кустов, подошел ко мне и после недолгой игры с его языком (просьбы почесать язык — его любимое времяпрепровождение со мной), когда я устала от игр и села на траву, он встал совсем рядом, и мы вместе дремали на солнышке. Другие лошади приходили и уходили, но он оставался со мной, его подбородок касался моей головы, и нам снился сон о единении.

Или может быть это случилось когда я встретила Аляску. Когда она подошла ко мне, позволила почесать ее немного, а потом закрыла глаза и начала дышать мне в лицо. Мы стояли так вечность, время остановилось, я забыла обо всем и только чувствовала благость и любовь. Да, я думаю, это был тот момент, когда я осознала, что в них есть что-то странное, что заставляет меня чувствовать себя лучше не только с рациональной стороны, и что у них есть некое странное влияние на мое восприятие мира.

Я вспоминаю одно зимнее утро, первые лучи солнца, себя, стоящую у ограды, и лошадей, дремлющих вокруг меня. Абсолютная недвижность воздуха, ничего не движется. И я снова ощущаю это странное чувство и внезапно понимаю — я чувствую все так, как оно должно быть, все совершенно, я совершенна, и этого достаточно — я влюблена в целый мир.

Я делаю так и по сей день, довольно осознанно — я излечиваю себя их присутствием. Это как посетить рейки или китайского доктора, или сходить к шаману. Я точно не знаю, как это работает, но после таких сеансов я полностью расслаблена, счастлива и проходит головная боль.

Я пробовала поделиться своим опытом с другими, но обнаружила, что мне не хватает слов и способности выражать мысли. И неожиданно я впала в ступор из-за научных фактов, которые сделали мой опыт необъяснимым!

Есть некий загадочный приборчик для измерения пульса, которых называется HRV. Он отображает сердечно-мозговые реакции и крайне чувствителен к изменениям в эмоциональном состоянии. Позитивные и негативные эмоции легко опознать по изменениям в сердечном ритме. Когда человек испытывает негативные эмоции, такие как грусть, страх, злость или разочарование, сердечный ритм становится более беспорядочным и бессвязным. Позитивные эмоции, такие как наслаждение, признательность и любовь продуцируют упорядоченный, сбалансированный сердечный ритм. Поэтому мы, наконец, можем выяснить, кто пребывает в стрессе, а кто расслаблен, когда и насколько!
Ученые проводят эксперимент. Они берут табун из 12 лошадей, прикрепляют к ним загадочный HRV и проверяют его показатели в течение 24 часов. И знаете что? «24-часовое считывание показателей с прибора выявило интересный факт. В течение суток все лошади демонстрировали очень ровный ритм HRV, что говорит о позитивном эмоциональном состоянии, пока нечто пугающее или страшное не появлялось. Но после того, как пугающий фактор (мусоровоз) покидал поле зрения, ритм HRV становился ровным в течение нескольких минут (…). Основанные на данных HRV наблюдения за стрессом у лошадей выявили, что лошади, по большей части, пребывают в позитивном эмоциональном состоянии в течение 24 часов». Это была первая часть. Во второй части эксперимента HRV на 24 часа присоединялся к людям. Каков же результат? Конечно, абсолютно противоположный! Люди испытывают стресс большую часть времени.

Но вот самая интересная часть. Людей и лошадей выпустили гулять вместе и измерили их HRV в одно и то же время. Результаты показали, что люди способны расслабляться и менять свой HRV в присутствии лошадей. «Оказалось, что каждый человек синхронизировал свой ритм, чтобы подстроиться под специфический ритм лошади.» Вот почему мы так жаждем их присутствия, у нас есть сильная потребность быть рядом с ними, потому что, подсознательно, мы чувствуем, что они могут помочь нам в жизни. Они — наши целители. Чем сильнее наш стресс, тем сильнее мы ищем их. Тот факт, что позже нас сжирает увлечение ездой, конкуром, соревнованиями, кажется даже еще более жестоким и грустным теперь. Жестокость к лошади, но так же и к человеку, который приходит на конюшню в поисках помощи, а находит вместо нее насилие.

Более того. Институт сердечной математики (The Hearth Math Institute) открыл метод, названный Heart Lock In. Это своего рода медитация любви, насколько я понимаю. Посылая свои чувства сострадания, признательности и любви, мы, тем самым, влияем на наш сердечным ритм и можем изменим наш HRV. Участники следующего эксперимента садились на пастбище, где паслись лошади, и практиковали Heart Lock In. Лошади обнаруживали эти чувства и подходили к людям, чтобы постоять рядом. Они распознавали эти чувства как свои собственные. Это значит, что если мы сможем пестовать в себе чувства заботы и любви к лошади, то лошадь почувствует их, и, в свою очередь, поделится в нами своими чувствами.

Значит, лошадям нравится быть самими собой, они принимают мир таким, какой он есть, они знают, что действительно важно, они живут здесь и сейчас. Они любят жизнь. Это ли не мечты об озарении? Или, может быть, история о жестокости к лошадям — это история Каина и Авеля — история зависти? Может быть, мы завидуем им так сильно, что стараемся отобрать это у них? В такой перспективе морда усталого, бывшего спортивного коня Дювайтиса, который живет с моим табуном, становится лицом старого мудреца дзен. Мы должны радоваться, когда такие мудрецы принимают нас, как своих учеников, вместо того чтобы пытаться ездить на них.

И еще одна вещь. Лошади, которые принимали участие в эксперименте, «пребывали по большей части в позитивном эмоциональном состоянии в течение 24 часов. Сюда не входили какая-либо езда или взаимодействие с человеком кроме обычной процедуры кормления». Может быть, кто-то проведет новый эксперимент и проверит, каков HRV запертой в конюшне спортивной лошади? Может быть, так люди поймут? Когда кто-то говорит о душевном озарении, его легко высмеять и не принимать его слова всерьез. Но что если о том же говорят научные факты?



Вы можете прочесть об этом эксперименте здесь в статье "The Horse-Human Connection, Results of Studies Using Heart Rate Variability", автор Эллен Кейе Герке (Ellen Kaye Gehrke), PhD

"Скелет в шкафу"

Береника Братни для Academia Liberti

Я помню маленькую девочку в нашей деревне, где я жила со своими лошадьми много лет назад. Ей нравился мой табун, и она проводила большую часть времени на пастбище. Она ходила, рысила и бегала галопом с лошадьми, даже траву ела. Ее мать была в ужасе, особенно когда увидела свою дочь, стоящую под брюхом моего огромного мерина Дуката и чешущую ему пузо. Пыталась спасти его от мух, как она потом объяснила.

Она знала про них все. Когда я приходила, чтобы забрать Дуката на верховую прогулку, она всегда предупреждала меня: "Он в очень плохом настроении, лучше оставь его в покое". Я не понимала ее в то время. Она любила моих лошадей и ненавидела меня всем своим сердцем. Иногда, когда я ехала верхом, она сопровождала меня на своем красном велосипеде, не говоря ни слова и не отвечая на мои вопросы, просто хмуро смотрела на меня. Как будто пыталась защитить Дуката от меня. Я устала от этого и, пытаясь хоть немного привлечь ее симпатию, спросила, не хочет ли она прокатиться сама? "Зачем мне это делать?" — спросила она в ужасе. Я тогда не поняла ничего. Прошли годы, я переехала со своими лошадьми в другое место, Дукат умер, а я больше не езжу верхом. Иногда, когда я вспоминаю эту девочку, я изумляюсь — она знала все те вещи, которые я знаю теперь. Мне пришлось серьезно учиться, прочитать тонны книг, жить с моими лошадьми многие годы, чтобы задать себе тот же вопрос, который задал мне тогда ребенок: "Зачем мне это делать?" Она любила лошадей, наблюдала за ними и могла понимать ту информацию, которую они ей посылали, потому что у нее было открытое сердце, и она не знала ничего о той системе, в которой я родилась, в семье конников.

Есть такое польское высказывание "скелет в шкафу", обозначающее старые воспоминания и старые предрассудки, которые, как мы думаем, мы преодолели, и которые внезапно в самый неподходящий момент вылезают наружу, оставляя нас растерянными и смущенными. И моя конная жизнь до сих пор полна этих "скелетов": мое бестолковое беспокойство, когда Аляска не дает мне надеть на нее недоуздок, моя нервозность, когда Амиго подпрыгивает от радости видеть меня, тот факт, что я не знаю, что делать когда коваль тянет Фурию за хвост, чтобы подвинуть ее, мои проблемы с объяснением почему "нет", когда кто-то предлагает свою "помощь" с этими "непокорными животными". У нас у всех есть такие скелеты. Моя мама, которая только что переехала жить ко мне и моим лошадям, лошадница старой закалки, выпрыгивает из кровати посреди зимы, одетая в одну только пижаму, в попытке помочь мне "поймать" моих двух меринов, которые спокойно гуляют в саду, когда я пускаю их туда обнюхать все и узнать новости. Она увидела их в окно, и, несмотря на тот факт, что они шли медленно по покрытым снегом тропинкам, она почувствовала срочную необходимость поймать их, потому что "свободная лошадь означает опасность", такую большую, что она кидается прямо из кровати вниз по лестнице. Она видит меня, расслабленную, наливающую воду в поилку, и удивляется, почему я "не реагирую". Что ж, мы посмеялись над этим потом, но такова была ее первая реакция.

Нам нужно разучиваться стольким вещам, большинству из которых нас научили на прокатских конюшнях. И лошадям тоже нужно. У них тоже есть свои воспоминания, порой куда более сильные, чем годы свободной жизни, вписанные в их систему. Я кричу на свою собаку, которая лает на лошадей, и внезапно осознаю, что свирепая и гордая Рэя превратилась в дрожащий кусок шерсти со смотрящими на меня широко открытыми глазами, будто не может узнать меня. В тот момент я превратилась в тот самый легион людей, которые издевались над ней раньше. И Аляска, всегда нежная и внимательная, нуждающаяся в человеческих прикосновениях, когда ветеринар приходит осмотреть ее, или я прихожу к ней с недоуздком, или даже с кордео, отворачивает от меня свою голову насколько можно далеко, но не двигается. Она свободна, она может убежать в любой момент, но нет. Когда она видит недоуздок, она снова закрывается внутри своего разума, снова в маленьком вонючем деннике с угнетателем, который подходит к ней. Она трясется, отворачивает голову, закрывет глаза и ждет. Я тоже жду, пока она не поймет, что это был всего лишь ночной кошмар — "скелет в шкафу". Она расслабляется, облизывается, оглядывается и мы можем идти. У нас у всех есть "скелеты".

Я завидую тем, кто может быть так же чист, как та маленькая девочка, которая видела моих лошадей как жертв моих удовольствий и эго еще много лет назад.

Есть одна женщина, Касия, которая приходит помогать мне время от времени. Она очень спокойная и никогда не имела никаких контактов с лошадьми раньше. Но она любит всех животных. Когда я пыталась объяснить ей про сложную природу лошадей, она улыбалась странной улыбкой. Поначалу я была расстроена, что она не хочет ничему учиться. "Это ведь может быть опасно, быть рядом с лошадьми и не знать как реагировать," — думала я. Но я была неправа. Ее улыбка напомнила мне о маленькой девочке из прошлого, и я оставила ее в покое. Она познакомилась со всеми лошадьми, одной за другой, в своей манере и с нужной ей скоростью. И им это понравилось тоже. Как бы они теперь не привлекали к себе ее внимание — стучат ли по бочке, полной навоза, хватают ли ее куртку и полоскают ее в луже — она считает это очень забавным. Ее смех есть лучшая награда для них — трюк сработал, и они носятся галопом вокруг, свечат и брыкаются, свечат и брыкаются. Ей нравятся эти их представления и она никогда не теряется. Абсолютно точно, у нее скелетов в шкафу нет.

А еще есть Амиго. Он никогда не знал что такое седло, никогда не знал что такое быть битым или истязаемым. Он хорошо знал только каков на вкус кубик сахара — вот и все что он знал о людях. Немного. Когда он только приехал к нам, отказник своих предыдущих хозяев, испугавшихся его энергии, он был открыт всему, как маленький ребенок. Прошли годы, но он нисколечко не изменился. Все время счастливый, готовый играть, утаскивать у людей сумки и убегать с ними, готовый утянуть любую полезную для людей вещь, чтобы потом носиться с ней как с трофеем, а люди вокруг кричали и пытались бы эту вещь отобрать. О, какое счастье, когда они бегают за ним и издают эти смешные звуки! Иногда он останавливается, бросает вещь на землю и хочет разорвать ее в клочки копытами. Весь такой довольный при виде моего зеленеющего лица (как когда он утащил сумку с мои новым свитером). Такой гордый собой. И такой шокированный, когда кто-то не счастлив его представлению. Он оборачивается и я явно вижу, что он расстроен отсутствием моих аплодисментов.

И вот когда я вижу гуляющих тихо вместе Касию и Амиго, бок о бок, я завидую им обоим. Они не знают всех тех ужасных вещей, которые знаю я и остальная часть табуна. Она не задает себе вопросов о его желании следовать за ней, она знает что он идет с ней потому что все, что она предлагает, всегда хорошо и вкусно. Каждый раз, когда он предлагает мне свою компанию, я так польщена, но моя радость так хрупка из-за всех моих сомнений и страхов. Я люблю наблюдать за ними, за усталой женщиной и сильным жеребцом, и мне становится интересно, смогу ли я когда-нибудь вернуть себе детское отнощение к жизни, забуду ли я когда-нибудь все ошибки, которые совершила?

Иногда я думаю о маленькой девочке из прошлого. Что с ней стало? Ей наверное уже лет четырнадцать. Надеюсь, ее безграничное обожание лошадей не привело ее в какую-нибудь школу верховой езды, где ей объяснят, что все, что шло прямо из ее сердца, неверно. Я надеюсь, что с ней осталась ее напористость и отвага задавать вопрос "Зачем мне это делать?". Я держу за нее пальцы скрещенными.