Конь был убит на соревнованиях по конкуру. Он был убит как гладиатор в римские времена. Это было настоящее празднество. Ужастик для зрителей со «счастливым концом, потому что девушка выжила», как скажут потом газеты.
У меня картинки перед глазами, кадр за кадром. Молодая блондинка с ее шестнадцатилетним конем. Уже в первом кадре мы видим, что что-то происходит — девушку вытряхнуло из седла, ее руки болтаются в воздухе, рот открыт. Лошадь справляется, с запинкой, задев одну жердь.
«Это рекорд страны, вы хотите прыгнуть выше?» — спрашивает ведущий, будто это какое-то ТВ-шоу. Но в этот раз это по-настоящему. На этот раз это "вживую", теперь это вопрос жизни и смерти. Девушка, будто в трансе, кивает головой — она решила рискнуть. Толпа затаила дыхание.
На следующей фотографии я вижу их обоих уже над препятствием, ситуация та же — руки вздернуты вверх, тело потеряло баланс, глаза и рот распахнуты в страхе. Лошадь приземляется, головой прямо в землю, хруст в шее, когда вес всего ее мускулистого тела обрушивается следом.
Следующий снимок — они лежат бок о бок. Вдалеке мы видим каких-то людей, спешащих помочь.
Тело лошади скрыто за машинами, чтобы ее состояние не портило зрителям шоу. Комментатор предполагает для успокоения публики, что лошадь доставят в лошадиный отель для восстановления. Это предположение действительно реально, или оно высказано только, чтобы подтвердить уверенность публики, что все будет как раньше? Это шутка? Позже, они тащат ее тело, все еще живое. Преступление скрыто за закрывающейся дверью коневозки, чтобы защитить наши глаза, не оставляя никакого достоинства жизни лошади, которая готова была отдать все ради прыжка, чтобы помочь всаднице осуществить мечту. Мы не хотим знать, что для этой лошади теперь нет никакой надежды, и что ее жизнь продлится лишь до момента, когда ее, скрытую от глаз, быстро лишат последнего вздоха.
Всадницу отправят в госпиталь, на всякий случай. Мы можем почувствовать теперь облегчение — она не пострадала. Или пострадала?
Мне интересно, что она будет чувствовать после этой трагедии. Будет ли у нее шанс заглянуть в свое сердце перед тем, как знаменитые тренера скажут ей «возвращайся в седло», чтобы победить ее страх?
Я пытаюсь представить ее маленькой девочкой, когда он только начинает свой путь с лошадьми. Когда она приходит на конюшню в первый раз. Она ведь никогда не собиралась убить свою лошадь в будущем. Я надеюсь, что она любила этих животных. Возможно, она мечтала о единении безо всяких барьеров, как и все мы, сделавшие первые шаги к лошадям.
Что же случилось? Когда произошел первый конфликт — любить свою лошадь и одновременно использовать ее как вещь? Когда доминантность была вознаграждена, когда стала самым важным, ценой которой стали воспоминания о сладости и невинности отношений? Тот самый первый раз. Помните его? Случилось ли это, когда она надела белые бриджи, чтобы сделать свой первый прыжок на публике, заставив лошадь повиноваться, или это был соревновательный раж? Кто-то когда-то на каком-то этапе научил ее не слушать лошадь, не видеть сигналы, которые потенциально могли уберечь ее от грехопадения. Когда она входит в конюшню в первый раз, никто не скажет ей, на какой путь она становится, и к чему ее это приведет. Она могла бы осознать это сейчас, если только слова тренеров не сделают ее глухой, потому что они будут орать громко, чтобы поддерживать свою защиту, свою позицию всегда правых.
Все случается как в игре домино. Когда первая костяшка падает — это может быть момент, когда ей говорят использовать более сильный «посыл» перед прыжком. Дальше все происходит само собой – спираль страха и разочарования. Последняя костяшка, спустя примерно 15 лет, это смерть ее лошади. Это могло начаться, когда маленькой девочке сказали заставить ее пони прыгнуть после отказа.
Может быть когда-то в прошлом, давно, она привязывала его к решетке денника, мыла его, мазала маслами, шампунями и кондиционерами, использовала все возможную экипировку, делающию лошадь несчастной, и удивлялась – почему этот старый мерин не выглядит как все те буйные лошади с развевающимися гривами на постерах? Она искала подсказок. Знаменитые тренеры уверяли ее: «Так и выглядит нормальная лошадь».
Они продолжали уверять ее, что вещи, которыми они занимаются, и есть «настоящий спорт». Какой вид спорта требует преодоления пределов выносливости? Все. Но есть ли у животного выбор? Сможем ли мы разглядеть его, или скажем, как обычно: «Это твоя работа»? Разве не это говорили и совершали с рабами? Когда же это началось?
Система, от которой мы отказываемся или которой посвящаем себя, создает успех и провал. Где мы окажемся, следуя путем системы, оправдывающей саму себя? Мы разговариваем о ежедневном течении жизни. Двигаем ее на шаг вперед. Победа или осуждение диктуют нам ощущения полноты или пустоты, согласно этим правилам. Система стала хищным перемалывателем плоти. Что же осталось, останки человека или лошади?
Жестокость, которую мы видим на этих фотографиях, не только в предстоящей смерти невинного существа, наученного отдавать себя целиком без возможности оспаривать приказы, задавать вопросы о нужности приказов без угрозы пострадать из-за последствий таких вопросов. Что более велико — жизнь или смерть? Может быть, оно хотело взять это препятствие для собственного выживания — скажете вы. И тогда, что дальше?
Что до меня, то я думаю обо всех тех людях, которые наблюдали эту трагедию, были ли они шокированы, повергнуты в ужас, злы, напуганы? Какую позицию они займут и как будут оправдывать ее? Чье-то сердце было тронуто этим опытом, или они были в состоянии праскочить это автоматически? В состоянии ли мы сбавить ход, чтобы осознать, кем мы стали, и желаем ли мы увидеть и оценить заново все, с чем мы слепо соглашались?
Глядя на счастливые невинные лица под шлемами для езды, которые прижимаются к любимым пони на сотнях фотографий, вам не становится страшно? Эти дети стоят на пороге пещеры льва, а мы только хлопаем в ладоши от удовольствия. Как чудовищно.
Фото Krzysztof Jarczewski.
